Простите мне мгновение постыдного самолюбования, но однажды я написал целый роман. И простите мне пошлое самоцитирование, но основной смысловой формулой этого романа была, как мне тогда казалось, демшизовая интерпретация «прав человека». А именно — сначала права, а потом уже и человек.
О, как же я ошибался, считая, что именно это разделение и есть худший из метастазов тяжелой болезни, поразившей престарелое человечество! Нет, всё оказалось значительно хуже. Теперь, с высоты лет, я осознал, что демшиза, в сущности, ничем не отличается от противостоящих ей антител в серых костюмах. И те и другие, как остроумно замечено про одно из почтенных либеральных семейств, «воспринимают мир как корм». И не хотят сделать этому миру ни лучше, ни хуже, потому что им на переживания корма, разумеется, наплевать.
Совсем иные клетки породила технологическая революция. Радикально политкорректные ультрагуманистические метазоиды, основной декларированной целью которых является делание человечеству лучше. Почувствуйте разницу. Демшиза и серые костюмы хотят сделать лучше себе. А «новые искренние» хотят сделать лучше нам с вами. Совершенно не спросив при этом, нужно это нам или нет.
Яркая иллюстрация к изложенному — история, случившаяся в маленьком прибалтийском издании «Медуза». Пару недель назад (далее цитата из сообщения самого издания): «главный редактор Иван Колпаков, который был сильно пьян, прикоснулся к ягодице жены одного из сотрудников «Медузы» и сказал: «Ты единственная на этой вечеринке, кого я могу харассить, и мне за это ничего не будет» — после чего ушел». Девушка нажаловалась мужу, тот вынес произошедшее на суд коллектива. Колпакова (который, по его собственному признанию, «ничего не помнил») отстранили от руководства до «заседания совета директоров». И вот это заседание, видимо, состоялось. По его итогам директора посчитали инцидент исчерпанным, вернули Колпакова на должность, а духовная мать «Медузы» Галина Тимченко по этому поводу написала такие слова: «Те же, кто глядя на себя в зеркало, смогут сказать, что ни разу в жизни не ошибались, не совершали гадких поступков или просто глупостей, либо пошлые вруны, либо конченые подонки».
Вот, собственно, фабула, допускающая бесконечное множество интерпретаций. Во-первых, оная «Медуза» активно вписалась в историю с депутатом Слуцким, выступая с позиции: «Если девушка говорит — значит, было». В случае с Колпаковым «Медуза» не удовлетворилась одними только словами девушки, а провела некое внутреннее расследование. И заявила так: «считаем, что любой человек заслуживает справедливого разбирательства». Ок, отлично, а как же со Слуцким? Было ли разбирательство? Нет, разбирательства не было.
Во-вторых, в издании сообщили, что двухнедельное отстранение и публичность являются гарантией того, что подобное не повторится. А чтобы быть уверенными в том, что оно не повторится, издание разработает «правила». Правила это прекрасно, конечно, но в случае с тем же Слуцким «Медуза» была среди тех, кто настаивал на лишении депутата мандата.
Это то, что касается лицемерных аспектов, и они наиболее безобидные. История, когда навязывающие всем высокие стандарты поведения («издание, для которого человек и его права являются абсолютной ценностью») на деле оказываются такими же, если не хуже (вспомним хотя бы Азию Ардженто или, например, Виктора Шендеровича) стара как мир и зафиксирована в русской культуре словами Чацкого: «А судьи кто?» И если бы вся проблема заключалась только в этом вот инфантильном лицемерии — не о чем было бы говорить.
Но есть куда как более важный аспект. А именно: муж пострадавшей, который, вместо того, чтобы просто дать Колпакову по морде (ну или просто поговорить с ним как мужчина с мужчиной, пусть и без мордобоя) решил вынести историю, касавшуюся только его, его жены и Колпакова на суд редакционной общественности (а вместе с ним — и на суд всего зевающего от скуки человечества).
Можно, конечно, предположить, что этот человек (муж) просто гад (я бы, конечно, употребил здесь другое слово на «г», но мы тут в серьезном издании, что уж…) и сделал так из подлых соображений. Но ведь за него вышла замуж девушка, которая привлекла внимание Колпакова, и это дает нам основания предполагать, что с ним (с мужем) всё в порядке. Но когда я все же позволил себе написать на Фейсбуке, что поступивший так муж есть подонок, мне не один и не два человека немедленно написали: на Западе иначе нельзя. И тут я понял — ну конечно! Мужем пострадавшей руководил обычный страх. Страх потерять работу, страх скрыть от карающего коллектива харрасмент. Страх оказаться не таким, как все вокруг — а какие вокруг все прекрасно было видно по кейсу того самого депутата. Там, где все вокруг тебя хотят сделать мир лучше, ты не можешь делать мир хуже (то есть, оставлять его таким, каким он был, по крайней мере, со времени действия кинофильма «Москва слезам не верит», где мужчины разговаривают с мужчинами по-мужски).
Именно про это я и писал в третьем абзаце. Общество тотального улучшения мира порождает в самом себе страх. Страх того, что предпринимаемые тобой лично улучшения будут в глазах других недостаточными. Немного похоже на тоталитаризм, но тоталитаризм заставляет. А новая искренность не заставляет. Никакого большого брата не существует. Каждый смотрит за каждым, причем по собственной инициативе. Против гей-парада? Смеешься над феминизмом? Ешь мясо? Носишь шубу из натурального меха? Не осуждаешь Харви Вайнштейна? Белый цисгендерный мужчина? Медузоидное поколение не простит.
В моей формуле «прав человека» были сначала права, а потом человек. У новоискренних права тоже на первом месте. А вот человека никакого уже нет вовсе.
RT
{ 0 comments }